Архив НГОО "Шория". Газета «Кузнецкий рабочий», 17 07.1991г
Доцент Новокузнецкого государственного педагогического института Андреи Ильич ЧУДОЯКОВ изучает фольклор, особое место в предмете его изысканий занимает самобытное творчество коренных жителей края — шорцев. Сохранить культуру, традиции — цель национального движения шорцев. В него вносит свою лепту и А. И. Чудояков: он заведует созданной два года назад кафедрой шорского языка и литературы. Вот уже третий год в НГПИ набирают группу студентов-шорцев, которые — так планируется, получив специальность учителя родного языка и литературы, вернутся в родные села. А. И. Чудояков — гость рубрики.
На нашем языке сейчас не пишут стихи, прозу, не сочиняют песни и припевки. Это свидетельство кризиса культуры. А ведь, как и у любого другого народа, у шорцев на протяжении столетий складывались свои нравственные принципы, формировались устои — обычное право, согласно которому жили поколения моих предков. Система этических ценностей — тот стержень, что, в числе прочих, отличает один народ от другого.
...Недавно я написал для своих студентов рассказ на шорском языке: преподавателям кафедры приходится этим заниматься, так как нет учебников и пособий. Он прост по сюжету, главное в нем, почему я о нем и вспомнил, — описание этических норм, по которым жил мой народ.
Брат случайно узнает о супружеской измене замужней сестры и, совершая насилие над собой, над своей честностью, помогает скрыть содеянное. Ради нравственного здоровья близких, всего рода. Но при этом говорит сестре: «Раньше бы тебя бросили в холодный амбар, и ты бы замерзла». Дикий обычай? Жестокий обычай? Со стороны кажется так. Но, выработанный веками, он имеет целью защиту семьи, защиту верности. Сейчас поднимают голоса в защиту семьи. Ее действительно нужно оберегать. А шорцы всегда жили семьей, общиной, исторически сложилось так: В окружении кочевых племен им надо было держаться вместе. И поэтому в их нравственном кодексе так много правил, установок, касающихся семьи, семейных взаимоотношений.
...Наша семья жила в селе Карай под Междуреченском. Помню, как мы, ребятишки, благоговейно относились к вещам отца, к орудиям труда, которыми он пользовался. Они были неприкосновенны. Никому и в голову не приходило нарушить запрет. В нем был глубокий смысл: благополучие семьи, благополучие рода.
Дети сызмальства привыкали к промыслам, учились работать в поле, пасти скот. Я, вспоминаю, сел на лошадь в пять лет, все лето работал на покосе, возил копны. К старшим мы относились с почтением. Когда они говорили слушали, не вмешиваясь в разговор. Отношениям между людьми была свойственна какая-то удивительная деликатность: никогда прямо, в лоб, говорили неприятные для человека щи, чтобы не оскорбить его, не ранить. Не было грубости, сквернословия. Конфликты, конечно, были, но и они шли во благо: стоило высказать, например, соседу, что ты думаешь о нем, как тот изменялся в своем поведении в лучшую сторону.
Дети земли, дети тайги шорцы бережно относились к природе. Скажем, обычай запрещал без надобности рвать траву — волосы земли. (Кстати, такое толкование встречается в Библии). Когда мы, дети, нарушали запрет, нас страшно ругали.
В исконно шорских старых деревнях поддерживали чистоту. Нравственная чистота, которую исповедовал народ, предполагала физическую. Дух моделировал тело.
Бытовал обычай, который мне кажется удивительно красивым, мудрым, исполненным глубокого смысла. В дни удачи — удачной охоты, других событий — мужчины варили общую еду — кортпак (дословно: мучная каша). Помню из довоенного детства, как кортпак варил отец. На воздухе, в большом казане, не отвлекаясь ни на секунду. Самое главное было — не упустить момент, когда каша была готова. Ели кортпак горячим. Сняв казан с огня, отец передавал право разложить еду по мискам матери. Вкусно было, это одно. Уважительное отношение к продукту — другое. Главное же: праздничная, торжественная, объединяющая семью атмосфера родственности, близости. Это чувство сопричастности друг к другу, теплоты осталось у меня на всю жизнь.
...Все это было. Все это исчезло. Почти исчезло. Вернуть это, скорее всего, нельзя, повернуть вспять цивилизацию невозможно.
Опасаясь назидательности, все же скажу, что я думаю о цивилизации, котоая пришла где-то в 10-х годах века в шорские села: до этого во внутреннюю жизнь шорской общины правительство не вмешивалось.
Обычное право утратило силу. Началась индустриализация края, возникали города и промышленные поселки. А потом моя Шория стала местом ссылки, местом колоний. Скажем, Междуреченск строили власовцы. Всё это удручало. А еще и коллективизация, которая разрушила натуральное хозяйство шорцев и ничего не дала взамен: шорские колхозы окончательно пришли в упадок в конце 50-х годов. Постепенно нарастала трагедия моего народа. Шорцы, жившие обособленной, замкнутой, общиной, растворились в массе языков и народов. Разве не трагично, когда еще 15 лет назад учителя внушали родителям: «Не говорите дома с детьми по-шорски». Вот росло поколение, родства не помнящее: не знают, не говорят на родном языке, не помнят, где могилы предков.
В социальном плане потери невосполнимы. Мы сами сделали небольшой анализ, сравнили цифры. И получили удручающую картину. Дети, прошедшие интернаты, — а таких большинство, в наших селах нет школ — не приспособлены к жизни ни в городе, ни в селе. В городе они пополняют ряды неудачников или возвращаются домой. Знаю студента СМИ, который уехал: «Без родного села я жить не могу». В селе, не приученные к труду на земле, не умеют жить в союзе с нею. В послевоенные годы по моему многострадальному народу прокатилась волна трагедий: самоубийства, пьянство, наркотики, преступления, страшные преступления против человека. Такого шорцы не знали раньше. Как легенда — так редко случалось подобное — бытует в народе сюжет об Иване (шорце) из моего села. Он был пришлый. Украл шишки из закромов. Узнали, судили его и вынесли вердикт: выселить. Это было страшное наказание: другое село его не принимало. А сейчас?..
Точной статистикой я не располагаю. Мы сами ведем ее, мы — национальное общество — заинтересованы в ней. Нас мало, 16 тысяч, и аномалии влияют на генофонд. Получается, что цивилизация отбросила нас назад? Но можно ли жертвовать хотя бы одним народом? Я пристрастен, считаю: нет. Мы будем делать все, чтобы выжить, жить, развиваться в экстремальных условиях, в которых существуем. Для этого боремся за автономию: она нужна нам, как остров для потерпевших кораблекрушение. Она не цель, но средство. То же самое — Союзный договор, который мы поддерживаем все. Надеюсь на лучшее, хотя объективно не жду скорых перемен, к лучшему. Но, пока народ жив, он сопротивляется разрушению, исчезновению с лица земли. Историк Лев Гумилев в работе «Этногенез и биосфера Земли» высказывает интереснейшую мысль о самосохранении, самозащите этноса. Вводит термин «пассионарная энергия», которая в критические моменты поднимает народы, казалось, из небытия. Ассирийцы — жили тысячи лет назад, живы и сейчас.
Мне, кровно заинтересованному в выживании шорцев, близка эта мысль. Мне хочется верить в лучшее. Тем более что взять, сохранить для будущего, отдать во владение всему человечеству, обогатить духовную его жизнь у нашего народа — как и у любого другого есть что.
А.И. Чудояков, доцент НГПИ
